Мое сердце не остановилось оно болит

«Что-то я засиделся,» — подумал Змий и поднялся с дивана. На часах уже была половина второго, а Аркаша уполз спать два часа назад. Приоткрыв окно, чтобы выветрился весь сигаретный дым, и вытряхнув пепельницу, заметая следы двухчасовой травли никотином, Снейк хотел было направиться в отведенную ему как обычно комнату. Путь его лежал мимо Валериной спальни. Проходя рядом с дверью в вышеупомянутую комнату, Дима услышал тихий, приглушенный стон, доносящийся из-за той же двери. Хакимов сначала благополучно мысленно опошлил этот звук, но все-таки решил проверить.
— Аркаш, — позвал барабанщик и на всякий случай постучался. Заглянув внутрь, Дима увидел, что на кровати лежит Аркадин. Постель была неразобранной, а сам гитарист даже верхнюю одежду не снял.
«Может мне померещилось? Никотиновые бредни на фоне трудоголизма,» — усмехнулся Снейк и хотел было идти спать, но тут тело, именующиеся Валерой Аркадиным, снова тихо застонало и заерзало, очевидно пытаясь найти удобное положение.
— Аркаша, — снова позвал друга Горыныч и, не получив ответ, подошел к кровати. Теперь он разглядел гитариста как следует: Валера сжимал голову руками и цеплялся зубами за подушку, стараясь заглушить стоны боли. Хакимов знал, что Аркадина мучила жуткая мигрень, но не предполагал, что все настолько плохо.
Гитаристу же казалось, что каждое его движение сопровождалось мощнейшей вспышкой боли. Да уж, впервые он не мог даже сдержать болезненных стонов, которые приходилось заглушать, утыкаясь в подушку; не хватало только Снейку увидеть это состояние. И все — конец Аркадиновской гордости. То ли из-за боли, то ли из-за того, что он слишком измотался, Аркаша не заметил, как в его комнату вошел вышеупомянутый Снейк. Только почувствовав, как кровать прогибается под чужим весом, Валера понял, что о гордости думать поздно. Однако все мысли были изгнаны из его светлой головушки очередной волной нестерпимой боли. Гитарист снова стиснул зубы и прикусил губу, истерзанную до крови, но негромкий стон все-таки ему подавить не удалось.
— Тише, тише. Все пройдет, — как сквозь пелену услышал Аркадин.
Дима старался держать себя в руках и просто успокаивать друга методом примитивным. Но вы бы видели, КАК стекает капля крови по его щеке, КАК он стонет, КАК он закусывает губу.
— Бля, Аркадин, — тихо, по-змеиному шипит Хакимов и касается губ гитариста, ненавязчиво, но зная, что партнер не в состоянии сопротивляться. Еще один стон срывается с губ Аркаши, а Дима ловит его своими губами. Он видит только затуманенные глаза Валеры, которому все это кажется бредом. Снейк целует везде, где дотягивается и везде, где позволяет одежда. Лоб, скулы, губы, шея… Ненужная рубашка летит на пол, Змей продолжает, стремясь забрать хотя бы частичку той боли, которая терзает его лучшего друга. Или уже не друга? А какая, собственно, разница, как это называть? Друг, любовник, любимый? В некоторых ситуациях слова и термины неважны. Барабанщик не оставляет засосов, не кусает, как любит обращаться с девушками — с Аркашей ему не хочется грубости, хочется просто потеряться в ощущениях. Впервые в жизни Дима получал кайф просто от таких ласк, творимых им самим. Следующий стон, донесшийся до слуха Змея, был уже не просто от боли, а от боли в перемешку с наслаждением. Это послужило сигналом, что он на правильном пути. Проведя влажную дорожку от ребер и ниже, для того, чтобы в следующий момент джинсы гитариста оказались на полу.
Когда боль и звенящий гул в голове немного утихли или, по крайней мере, стали терпимы, Аркаша осознал всю суть происходящего, но сопротивляться не стал, а все предположения о том, что завтра он пожалеет, были отброшены на задний план. Для него существовало только здесь и сейчас. А в этом здесь и сейчас существовал только Снейк, нависший над ним.

***

— И часто ты лечишь головную боль такими методами? — Поинтересовался гитарист, пытаясь завернуться в одеяло, однако вовремя сообразил, что рядом еще лежит Снейк, с коим придется делиться бесценным куском ткани.
— Только когда больной так эротично закусывает губу и так призывно стонет, — в тон Аркаше ответил Дима, — куда ты все одеяло загреб? Тебе холодно что ли?
— Нет, я из природной жадности, — огрызнулся.
— Так мы и это вылечим. Я универсальное лекарство.
— Дурак ты.
— Сам такой.
— Змей Горыныч.
— А ты тогда кто? Василиса Прекрасная?
— Она из другой сказки.
— Какая разница?
— Все, давай спать, Горыныч мой.
— Какой ты собственник, оказывается. Не ожидал, Аркаша, не ожидал.
— Заткнись уже и спи.
— Я тебя тоже люблю и мигрень твою.