A нейлоновое сердце не болит

Врачей ненавидят либо из убеждения, либо из скупости. Однако глубоким заблуждением было бы думать, что заплаченные деньги гарантируют вам гуманное отношение со стороны эскулапа.

Медицина — вещь серьезная, а потому в семье Ляли к ней (как и к врачам) всегда относились по-особому — преданно, но не без лести. Еще в дореволюционном Питере прадедушку Ляли пользовал семейный доктор, который, как утверждают сохранившие память родственники, мог по одному только пульсу определить до ста болезней. Так или нет, проверить не удалось, потому как патриарх иными болезнями, кроме банальной стенокардии, не страдал. Но, надо сказать, врачу своему верил он безмерно, и после каждого посещения в лапу эскулапу вкладывалась денежка, а доктор, расслабляясь за обеденным столом, говорил прадедушке вещи весьма приятные: “Ну давайте же наконец, Константин Николаевич, выпьем водочки. Как врач, я вам должен был бы ее запретить. Но как друг, предлагаю выпить за наше общее здоровье”.

Когда после революции семью сдуло из мятежного Питера в более тихую столицу, отношение к медицине, как и к ее представителям, не изменилось. Домой продолжали ходить врачи “из бывших”, за визит им в нашитые карманы халатов продолжали вкладывать уже советские рубли. Уже в годы глубокого застоя Лялина бабушка никак не хотела верить участковому врачу, а нарыла себе где-то кандидата медицинских наук по фамилии Ляпкин. Кандидат подолгу и очень внимательно выслушивал все новости пациентки — от ее визитов к недотепистым подругам до огорчений, доставляемых сыном (если бы не матросская кровь его родителя, бывшего бабулиного мужа, мальчик вырос бы идеальным, а так все время ругает мать за то, что она пускает в дом всяких шарлатанов). Ляпкин же застенчиво тупился и, может быть, даже в этот момент был противен самому себе, но затем, отбросив гнетущие мысли и решительно встряхнув головой, приступал к заключительной процедуре — мерил бабушке давление, выписывал новый рецепт с новым лекарством и, ляжкой ощутив нежное прикосновение червонца, опущенного дедушкой в карман, вежливо откланивался. Бабуля же добавляла к старым пилюлям новые, а родственники с ужасом взирали на горстями поглощаемые старушкой таблетки. Результат лечения не заставил себя долго ждать. От чрезмерного приема разных лекарств, выписываемых Ляпкиным, бабулю опоясал неизвестный лишай. Страдала она безмерно, но эскулапа своего ни в чем не винила.

Прошло время, и сердечный недуг свалил Лялиного родителя. Посещение районных поликлиник и городских муниципальных больниц, которым он так доверял, результата не дало, а потому несколько лет назад она решила заложить папу в одну из лучших кардиологических клиник страны, где помощь, кстати, была оказана немедленно, хотя и небезвозмездно. Консилиум врачей предложил операцию — установить кардиостимулятор. Это такой маленький приборчик, электрод которого через специальный шнур подводится к сердцу, помогая его работе, само же чудо медицинской техники вшивается под ключицу. Короче, опробовать на себе новый метод батюшка решился не задумываясь. “Однако стимуляторы бывают разные, — сообщил Ляле один из врачей. — И вашему папе лучше подойдет “сименсовский” за $2000″. Что не сделаешь для родителя… К тому же думать было некогда — врач ежечасно повторял, что папулино сердце бьется все реже и реже. На следующий день после врачебного приговора, отслюнявив с глазу на глаз ассистирующему хирургу пачку зеленых и попросив выдать ей чек о покупке чудо-техники, Ляля с чувством выполненного дочернего долга наконец покинула храм Гиппократа.

Каково же было ее удивление, когда часом позже ей позвонил старый знакомый, имеющий отношение к “Сименсу”, и сообщил, что за так называемый термос-биотроник в известной клинике с Ляли содрали лишнюю штуку баксов. От возмущения моя жена, тогда еще не бывшая, а самая что ни на есть настоящая, чуть не съела телефонную трубку, но поостыв, отправилась качать права. Сообщила о случившемся одному знакомому из видных медицинских чиновников, который резонно заметил, что деньги она давала один на один и вряд ли что-то получит назад.

Скандал набирал обороты. Ляля была вызвана в кабинет к главному оперирующему хирургу, который, показывая ей фотографию, где он обнимался с видным политиком, поведал историю о том, что этому политику он помог починить сердце. А она-де такая неблагодарная, скандалит из-за какой-то тысячи. Вид известного политика не сломил Лялиной воли к победе. Тогда, сдвинув медицинский колпак на затылок, известный хирург попросил ее подождать в коридоре. И вскоре его помощник в темном углу коридора отсчитал Ляле заныканные баксы. Двух долларов у него не хватило, на что моя жена любезно заметила: “Не беспокойтесь. Это вам и светилу за работу”.

Больше в эту клинику Ляля своего родителя возить не рисковала, а установленный ему термос-биотроник проверяла в другом институте. К тому же и врач-рэкетир не вызывал особого доверия: все его новейшее оборудование для проверки вшитого под ключицу стимулятора состояло из чемоданчика, где размещался лэп-топ, при помощи которого он подолгу мучил папулю, нажимая на разные клавиши в попытке ввести нужную программу. Компьютер же стойко сопротивлялся.

Так или иначе, но со временем Ляля напрочь забыла о прелестях общения с кардиологом-мздоимцем. Однако через семь лет он вдруг сам решил о себе напомнить. “Дочуня! — услышала Ляля радостный вопль батюшки в телефонной трубке. — Ты знаешь, кто мне сейчас звонил?” Так ликовать можно лишь при известии о воскресшем горячо любимом родственнике. Ляля замешкалась. Не услышав сразу ответа, папуля восторженно рявкнул: “Звонил врач, который делал мне операцию. Очень интересовался, как я себя чувствую, и просил приехать. Пропуск будет ждать на проходной”. Прогноз, увы, у Ляли был только один: поиздержался, видно, заботливый доктор, а значит, будет снова просить денег. Убивать родителя своим цинизмом она не стала. Сказал папа: к доктору, значит, к доктору. Сюрпризы ожидали ее прямо с порога. Обещанного пропуска в окошке не оказалось, что вызвало чуть ли не шок у приглашенного на прием инвалида. Родитель громко кричал: “Да меня же он сам пригласил! Домой звонил, сердцем моим интересовался!” Крик души пациента был похож на вопль смертельно раненного зверя и, очевидно, подействовал на охрану. К тому же раскрасневшийся сердечник мог от незапланированного волнения рухнуть прямо на коврике, и с ним пришлось бы возиться еще больше. Короче, доступ к докторскому телу был открыт. Однако на месте врача не оказалось, и медсестра любезно предложила подождать.

Тут батюшку ждал второй удар, который он, ожидая заветной встречи с милостиво позвонившим ему врачом, перенес почти стоически и без брани. Плюхнувшись в указанное медсестрой кресло, папуля рухнул на пол (оно было сломано), но даже не чертыхнулся. И тут в конце коридора обозначилась почти стертая из памяти фигура эскулапа. Увидев нашу пару, доктор засиял как начищенный полтинник, явно не признав своего бывшего пациента и его въедливую дочурку.

— Рад вас видеть. Сейчас и проверим ваш приборчик на новой аппаратуре, — промурлыкал доктор, извлекая до боли знакомый чемоданчик с почти родными датчиками и опутывая батюшку проводами с присосками еще советского образца. Родитель же по-собачьи преданно заглядывал ему в глаза. — Сейчас я вызываю тех больных, которым вшивал стимуляторы аж в 1991 году, — любезно пояснял наш кардиолог, — но многие из них почему-то не отвечают. То ли дома нет, то ли уже умерли. — Глаза родителя испуганно округлились. — Но вы не волнуйтесь, — успокоил собеседник. — У известной мне западной фирмы появились новые стимуляторы, и если ваш поизносился, мы скорехонько его заменим. Смотрите на экран, — обратился врач на сей раз к Ляле. — Черная строчка внизу будет означать, что операция необходима, а папиному стимулятору работать осталось всего три месяца. Он ткнул пальцем в потертую клавишу, но строчка не появилась. Ничуть не смутившись, он повторил процедуру. Но дисплей, как назло, был безоблачным и ничего плохого не предвещал, что, впрочем, не остановило попыток бизнесмена от медицины выбить из своего чемоданчика “черную метку”. И вот наконец она появилась.

— Видите — надо менять, — радостно обратился он к испуганному папе, решившему, что ему три минуты до смерти.

— А что же я тогда перебоев не чувствую? — на всякий случай осведомился родитель.

— Это пока, — успокоил наш Гиппократ.

Но тут уж не выдержала Ляля, ехидно поинтересовавшись: “А где в этой строчке сказано, что работать нашему “термосу” осталось всего три месяца и ни днем больше? К тому же, как я помню, устанавливали его в экономном режиме, который гарантировал, как вы сами тогда утверждали, его относительную долговечность”.

— Да. Режим экономный, но любая техника приходит в негодность.

— Оно, конечно, так, — возразила Ляля, — но прежде чем покупать новый аппарат, я все же на всякий случай проконсультируюсь в центре кардиостимуляции и в самой фирме, чтобы если уж менять, то на лучший. Помните, когда вы впарили мне шесть лет назад “лучший из лучших”, то оказалось, что западная фирма обладала более совершенными стимуляторами.

Тут кардиолог насторожился и, бросив на Лялю внимательный взгляд, почти с нескрываемым ужасом произнес: “Я, кажется, вас вспомнил. — И после секундной паузы добавил: — Похоже, аппарат будет работать дольше. И менять его пока не стоит. Если же вы все-таки решитесь, то делать это лучше там, где вы наблюдаетесь, а не у меня”.

И Ляля, отцепив папулю от датчиков и присосок, покинула кабинет с гордо поднятой головой. Конечно, напоследок она не смогла не съязвить. И произнесла заготовленную фразу о том, что хотела бы посмотреть на врача, который не работает в цепочке.

— Ты знаешь, — заметила она, рассказывая мне эту историю, — может, этот “термос” и пора менять — я это проверю в центре кардиостимуляции. Может, эти врачи что-то и смыслят в болезнях. Но в здоровых людях они точно не разбираются.

Автор:
Журнал «Профиль» в Интернете